На большие экраны выходит картина Роберта Земекиса «Ведьмы». Впервые роман Роальда Даля адаптировали для экрана в 1989 году. Николас Роуг в своём фильме рассказал историю смелого мальчика, сражающегося против кровожадного ковена. В XXI веке Земекис берётся за новое прочтение сказочного сюжета со свойственной современности манерой: старается держаться оригинального текста, но параллельно нанизывает на нить истории актуальные проблемы общества. Антон Фомочкин пишет о том, какой получилась эта экранизация и почему так трудно на самом деле режиссёрам работать с текстом Даля.
Рождественской ночью Мальчик (Джазир Бруно) остался без родителей. Скользкая дорога, автокатастрофа, он был единственным, кто пристегнул ремень безопасности. Опека Бабушки (Октавия Спенсер) постепенно выводит заторможенного ребёнка из тоски. Пусть тот поначалу отказывался есть куриные крылья и не хотел танцевать. Идиллию прерывает появление в городе ведьм. Будучи маленькой девочкой, Бабушка убежала от них и, в отличие от своей лучшей подруги, не превратилась в курицу. Наслушавшись на ночь страшных историй, Мальчик сразу распознаёт злые намерения, стоит незнакомке в супермаркете соблазнить его конфетой.
Недолго думая, Бабушка принимает решение переехать на время в респектабельную гостиницу, где их точно не станут искать. Но совпадение: именно там и состоится «встреча общества против жестокого обращения с детьми», на деле — шабаш. Ведьмы намерены обратить каждого ребёнка в грызуна. Первыми жертвами становятся Мальчик и его собрат по несчастью Бруно Дженкинс (Коди-Лей Истик), пухлый паренёк из обеспеченной семьи, неспособный устоять перед кусочком шоколада. Обернувшись мышью, Мальчик не сдастся, иначе первый попавшийся дератизатор истребит поколения детей на годы вперёд. Но победить верховную ведьму (Энн Хэтэуэй) будет непросто.
За последние двадцать лет всё человеческое Земекису стало откровенно чуждым. Стоило ему завязнуть в праздничном королевстве иллюзий и проекций («Полярный экспресс», «Беовульф», «Рождественская история»), внутренняя мизантропия режиссёра только обострилась. За вычетом игр с виртуальными големами, базисом любой рассказанной им в этот период истории оказывается либо аттракцион, оттеняющий драму главного героя («Прогулка», «Удивительный мир Марвена»), либо сошедшие с плаката архетипические персонажи («Союзники»). «Экипаж» как исключение только подтверждает правило, объективно — едва ли не самая удачная работа постановщика за две вышеназванные декады, лишний раз проиллюстрировала то, сколь хорош Земекис как рассказчик-эмпат. В конце концов, футбольный мяч в «Изгое» удавалось «оживить», просто пририсовав тому рожицу. Никаких воздушных замков, всего лишь пара штрихов к портрету новообращённого Робинзона.
Безымянные Мальчик и его Бабушка — обобщённое добро, на месте которого без особого труда может представить себя любой юный зритель. У зла ярко выраженная личина привилегированных барышень среднего возраста из светского общества. Чернила по жилам, язвы под париками, назови свое племя, и я скажу, кто ты. Ведьмы ненавидят детей, это данность, Даль не давал этому объяснений, такова дуальная картина мира. Женщины с Марса, мужчины с Венеры. Женщины — ведьмы, мужчины — вампиры. Раздавить своим каблуком честного и храброго ребёнка в образе мыши — лишить человечество будущего. Разнообразить вселенную Даля режиссёр способен, только изгаляясь над внешностью актрисы Хэтэуэй. Подарив верховной ведьме акулью улыбку с двумя рядами ровных, обточенных зубов, что напоминает макет чудовища в комнате страха на ярмарке. Героям писателя никогда не было присуще мультяшное уродство, скорее физическая деформация, искажённая старость, угловатость и неказистость для всех возрастов.
Что особенно привлекает Земекиса в фактуре сказки — отсутствие полумер, при однозначном делении на хорошее и плохое проще не отвлекаться на драматургические изыски, а сконцентрироваться на собственных фетишах. Снующие по вентиляционным шахтам мышата — сродни населяющим эскапистский мир Марвена человекоподобным фигуркам из «Удивительного мира». Земекис намеренно уделяет их приключениям львиную долю хронометража, лишь бы не возвращаться к проблемам надоедливых людей. «Ведьмы» грешат долгими, подробными квест-сценами, напоминающими допотопные аркады, в которых смышлёные грызуны должны не попасться на глаза персоналу отеля. Экранизировавший «Ведьм» в конце восьмидесятых Николас Роуг эти длинноты опускал. Земекис ритма не чувствует и лишний раз смакует очередную пробежку заколдованных героев вдоль череды мышеловок или заставленных мебелью коридоров.
Выбрав местом действия Америку конца шестидесятых, постановщик наделяет текст Даля конкретным социальным подтекстом. Бабушка-афроамериканка вместе со своим внуком оказывается в гостинице для «белых» элит, где воплощением дьявольских сил являются женщины, выглядящие как эталонные домохозяйки с открытки, купленной на заправке. Место действия: Алабама 1967 года. Вскоре убьют Мартина Лютера Кинга, Земекис с соавторами мягко намекает на тему расовой сегрегации и представляет борьбу с ведьмовством через комическую аллюзию на «Чёрных пантер». Впрочем, проблематика — фон. Земекис не зацикливается на популизме, переосмысляя «Ведьм» Даля через «сказки юга», с магией вуду и прочим контекстом. Но этот сеттинг не имеет, помимо внешних атрибутов, никакого влияния на сюжет.
Прелесть прозы Даля в безвременье. Жанр готического рассказа, с оглядкой на который были написаны «Ведьмы», так же амбивалентен и присущ как европейской литературе, так и американской. Лаконичные сказки писателя — неприступная величина для Голливуда, которую удалось покорить единицам. Укротить нравоучительную витальность книги Даля можно, только дописав её и проявив недюжинную фантазию. В «Чарли и шоколадной фабрике» Тима Бёртона там, где финальную точку ставил Даль, только начинался третий акт фильма. Земекису достаточно того, что мыши удирают от кошек, а ведьмы клацают зубами и протягивают к зрителю руки длиною в несколько метров.
«Ведьмы» рассказаны с интонацией саркастичной рождественской сказки, но неуловимое ощущение большого кино конца восьмидесятых годов в его случае мимолётно. Стоит ведьмам переступить порог гостиницы, начинается кэмповый карнавал. Эту историю Земекис представляет как антитезу магистральной в своём творчестве теме одиночества, Бабушка всегда будет рядом, как бы короток ни был век мыши. Тут даже бескомпромиссный финал первоисточника оказывается поводом для радостных детских воплей. Для количества к первоначальным двум заколдованным мальчишкам прибавили ещё и девчонку (гендерный паритет), но любые косметические правки не меняют главного. В оригинале фильм носит гордый титул «Roald Dahl's The Witches» — преемственность, пиетет, режиссёр словно проговаривает: «Сам писатель не выказал бы своего недовольства, как было с трактовкой Роуга». Но вторит Земекис не прозе Даля, а картине с Анжеликой Хьюстон. Копия копии при громком названии.
