В прокат выходит фильм «Иччи» якутского режиссера Костаса Марсаана. Картина начинается как типичная российская драма, но превращается в локальный артовый хоррор. Работает ли такое смешение жанров пыталась понять Наталья Серебрякова.
В якутской глубинке – осень. Солнце золотит верхушки сосен, проникая в просторный деревянный дом, который принадлежит семье Айсена (Борислав Степанов), двадцатилетнего парня. Айсен с матерью развешивают белье, когда во двор въезжает темный джип. Из города приехали гости: старший брат Айсена Тимир (Илья Яковлев) с женой Лизой (Марина Васильева) и маленьким сыном. Родители Айсена счастливы, Айсен же смотрит на брата с плохо скрываемой неприязнью. Вскоре выясняется тайная цель визита. Тимир по уши в долгах и просит отца продать семейный дом. Айсен подслушивает разговор и пытается помешать брату. Когда же наступает ночь, в этом тихом семейном гнезде начинают твориться странные и страшные вещи.
Режиссера Костаса Марсаана хорошо знают за пределами родной Якутии. И, может быть, даже для кого-то именно с его дебютного фильма «Мой убийца» (2016) началось путешествие в мир якутского кино. Картина получила гран-при на кинофестивале «Дух огня», а также приз за лучшую режиссерскую работу. В дебюте речь шла о запутанном расследовании убийства девушки, которое вёл молодой детектив. В «Иччи» тоже есть подобный мотив, но только, как зритель узнает позже, преступление произошло два века назад.
Как поклонник фильмов Роберта Эггерса, Марсаан не ищет простых путей. «Иччи» начинается медленно, в сюжете множество семейных сцен и конфликтов. Изучавший шаманские техники введения в транс, Марсаан постепенно раскрывает портреты своих героев. Айсен – добрый и порядочный. Тимир – лживый и, кажется, бьет жену. Лиза – блондинка в беде, которая курит тайком от свекрови и выгораживает до поры до времени Тимира. Но в дом залетит ворона, и, значит – быть беде.
Хичкоковская птица, чайник, из которого льется черная жижа, плуг, застрявший в земле, покосившиеся березки – в начале фильма режиссер расставляет лишь акценты, чтобы в финале повергнуть в черную пучину ужаса. По словам самого Марсаана, делая этот фильм, он хотел разгадать феномен якутского мифологического явления «иччи». Это вроде дух, а вроде и не дух. Сущность, но ее нельзя увидеть. И не добрый, и не злой. В местах, где обитает «иччи», нужно соблюдать определенные правила поведения. Но хуже всего, когда эти места «иччи» покидает. Вот в таком покинутом месте, как мы узнаем из монолога матери Айсена, и поселилась его семья. И тут уже традиционное тургеневское семейное гнездо превращается в «Гнездо» из фильма Шона Дуркина, только с демонами и кровищей.
Можно лишь посочувствовать режиссеру, который взял на себя такую амбициозную задачу – раскрыть сущность потустороннего явления. Это ведь не маньяк с бензопилой – воплотить на экране то, чего нельзя увидеть, под силу разве что Дэвиду Линчу. Поэтому в последние двадцать минут экранного времени зрители погружаются в экстатическую хтонь. Тут и отрубленные головы, и разрытые черепа, и души, которые не подлежат спасению. Из общего хаоса вырисовывается фольклорный образ сумасшедшей девушки, которую родственники держали запертой в амбаре. Но, честно говоря, и об этом можно лишь догадываться.
Скрестив мейнстримовую драму с артхаусным хоррором, Марсаан сразу убил двух зайцев. Фильм интересно будет смотреть и условным поклонникам «Аритмии» Бориса Хлебникова, и «Солнцестояния» Ари Астера. И когда утром в дом снова вольется солнечный свет, эхом в пустых комнатах отзовется шнуровское «никого не жалко, никого».
